Присоединяйтесь
к нам в соцсетях
 |
Вячеслав Суханов: «Литературный ландшафт Томска настолько богат, что здесь представлены самые разные писатели и поэты»
В рамках нашего «Видеолектория» мы встретились с литературоведом, доктором филологических наук, профессором Томского государственного университета Вячеславом Алексеевичем Сухановым и попросили его сделать краткий обзор томской прозы и поэзии с конца 1950-х годов и до наших дней. Полную видеоверсию встречи вы можете посмотреть ниже, а в текстовой версии мы собрали только основные моменты. Итак, слово нашему гостю.
Вячеслав Суханов в Томской областной библиотеке им. А. С. Пушкина
– Сегодня я очень рад возможности познакомить вас с творчеством писателей, жизнь которых протекала, разворачивалась в пространстве нашего любимого города и которые, на мой взгляд, практически не известны широкому читателю. И это, кстати, очень обидно, потому что каждый из этих писателей заслуживает, я так думаю, отдельного разговора о своем творчестве.
Почему мне лично интересна эта тема, этот материал? Вы знаете, мы живем в пространстве, как философы-экзистенциалисты говорят, которое мы своим существованием очеловечиваем. Наверное, писатели, которые в Томске жили и писали – одни из тех, кто вот это пространство жизненное очеловечивали и для нас. Когда нет исследований об их творчестве, когда очень редко издаются их книги – это как-то, с моей точки зрения, несправедливо. Поэтому уже достаточно давно – наверное, лет 20 я потихоньку, в меру своих сил стараюсь что-то делать для того, чтобы знакомить читателей с творчеством этих писателей. И второй вариант – это курс лекций, который я читаю в университете, посвященный всему многообразию литературы, которую я не могу назвать томской, а могу назвать литературой, созданной в Томске. И если мы сейчас попробуем взглянуть на эту литературу, она очень большая. Даже, наверное, не дело одного человека или группы людей освоить такой большой объем. Попытки работы предпринимались: в частности профессор Николай Валентинович Серебренников, профессор Александр Петрович Казаркин – они начинали заниматься, но их интерес ограничивался литературой рубежа XIX – XX веков и 20-30-ми годами. А у нас уже с вами четверть прошла XXI века, и мы можем говорить о новой истории – это томская литература второй половины XX – начала XXI века. Это тоже очень большая группа писателей – наверное, нет смысла их всех перечислять, потому что это займет много времени. Но хотелось бы разрушить стереотип «местечковости». Всяк кулик свое болото хвалит, как известно, но хотелось бы, чтобы у вас не сложилось впечатление, что я хвалю болото.
Вообще, если мы посмотрим на литературный процесс второй половины XX века в Советском Союзе, с 90-х годов уже в России, то мы можем говорить о том, что писатели и поэты, которые в Томске жили и писали, совпадают с тенденциями общего литературного процесса. Если говорить о прозе, то одна из проблем в литературе в целом Советского Союза тогда – это проблема преодоления художественной системы соцреализма. Это очень интересная по-своему система. В конце 1950 – 1960-х годах, в период оттепели, в период послаблений, которые общество очень обостренно и радостно в общем приняло, соцреализм перестал удовлетворять тем задачам, которые стояли перед литературой. В томской литературе влияние соцреализма мы можем найти в творчестве, например, Георгия Мокеевича Маркова. Это известные его так называемые псевдоисторические романы, например, «Сибирь». Можем найти и в творчестве такого большого и очень известного в Советском Союзе писателя как Виль Липатов. Когда-то по его роману «И это все о нем» все школьники писали сочинение обязательно. Липатов известен, прежде всего, своей замечательной повестью «Деревенский детектив», которая была многократно экранизирована. Вообще надо сказать, что Липатов, наверное, единственный такой писатель, чьи произведения были настолько много раз экранизированы. Как раз в конце 1950-х годов выходит его первая книга «Шестеро», где он изображает такой аспект реальности, который не был известен тогда в так называемой деревенской прозе. Это жизнь сибирских леспромхозов. Его герои – это люди из леспромхозов, любимый персонаж – тракторист. Одновременно это связано и с тем, что начало 1960-х годов – это, конечно, проникновение технократических идей, которым в свое время Андрей Платонов («Родина электричества») отдал очень большое художественное внимание. Липатов начинает как пограничный художник, на стыке социалистического реализма и реализма. По сути в чем, если говорить коротко, разница? А разница в том, что литература социалистического реализма – это проективная художественная система, которая выдавала долженствующее за реально существующее. Так она строила свой художественный мир. И если мы посмотрим, Липатов, поскольку он действительно большой художник, осознавал вот эту вот недостаточность. Он понимал, что что-то не так происходит. Уже после переезда в Москву он меняет тип героя, которого изображал: это уже не тракторист из леспромхоза, не простой советский парень, а это уже интеллигент. Липатов пишет роман «Игорь Саввович», «Лев на лужайке», где он пытается уже изобразить внутренний мир человека, его психологию. Липатова интересует такой тип компромиссного существования, поскольку это период, который называется шаблонно «застоем» – 1970-е годы, где человек, с одной стороны, понимает недостатки социальной реальности, и в то же время не может их изменить, вынужден искать внутренние компромиссы. Во многом роман «Игорь Саввович» автобиографичен. Вопрос в том, насколько этот герой уместен сейчас. Наше время совсем другое, и в этом плане как раз скорее востребован герой, которого Липатов изобразил в романе «И это все о нем» – тип бескомпромиссного сознания, комсомолец, кто живет, как должно. По сути путь Липатова – это путь преодоления социалистического реализма. Он отражает то, что переживали художники в общем советском литературном процессе, это закономерный момент.
 |
| Липатов, В. В. Избранное. - Томск, 2014 |
Следы, рудименты соцреализма потом воплотились в так называемой производственной литературе. В Томске вот эту производственную прозу представляет роман Владимира Колыхалова «Урманы Нарыма». Это по сути дела роман об освоении нефтяных месторождений в Томске и области. В чем недостатки такой производственной прозы? Дело в том, что литература – это ведь моделирующее искусство. Художник в зависимости от своих задач, от того, какая эстетическая система кажется ему максимально соответствующей реальности, моделирует, создает образ человека. И как раз производственная проза, прежде всего, рассматривает человека в его отношении к делу, в процессе производства, каких-то рабочих функций. И человек этим исчерпывается, производственная проза здесь останавливается. В этом плане получается, что человек только тем и занимается, что, собственно говоря, работает и думает о работе. Конечно, роман «Урманы Нарыма» тоже соответствовал тенденции. У нас в 1970-е годы формируется интерес, можно сказать, к деловой стороне жизни в Советском Союзе. Это была общесоветская тенденция. Здесь можно назвать производственную драму: это Александр Гельман «Протокол одного заседания», Олег Куваев «Территория». Как мы видим, в прозе наши писатели, живущие в Томске, отражают общие тенденции. Здесь они, что называется, не хуже и не лучше, чем многие другие писатели, работавшие в Советском Союзе.
 |
| Колыхалов, В. А. Урманы Нарыма. - Томск, 1988 |
Если мы посмотрим на прозу этого периода шире, то мы увидим, что и все другие тенденции присутствуют. Возьмем, скажем, творчество, которое можно было бы определить как лирическая проза – здесь, конечно, хотелось бы сказать о таком писателе, как Василий Афонин. Это очень интересный писатель, произведения которого печатали московские издательства. Он входит в литературу именно как писатель с лирическим самосознанием. Одни из лучших, наверное, повестей его – это «Год сорок шестой», «Клюква-ягода», «Рыбак», «Жили-были старик со старухой». О чем эти произведения? Герой там автобиографичен, он приезжает на свою малую родину из большого города. И приезжает для того, чтобы прикоснуться, вернуться в тот мир, в котором он когда-то переживал гармонию. Потому что большой мир оказывается слишком сложно устроенным для такого героя. А малый мир позволяет восстановить разрушенное, утраченное в большом мире внутреннее равновесие. Но в 1990-е годы мы можем говорить о том, что Василий Афонин меняется как писатель. Лирическая проза у него переходит в сатирическую. В начале 2000-х годов Афонин публикует две большие книги: «Поморский крест» и «Дом на холме», даем им сходное обозначение жанровое – повествование. Он сатирически изображает жизнь Томска 1990-х годов, критикует интеллигенцию томскую, руководителей области для того, чтобы каким-то образом, как ему кажется, можно было исправить ситуацию.
В этот же период, наверное, самым крупным, с моей субъективной точки зрения, писателем является Вадим Николаевич Макшеев. Это писатель, который заслуживает отдельного большого разговора. У него тоже своя индивидуальная эволюция была. Он начинает с рассказов, которые обладали одной особенностью: с одной стороны, они разворачивались, если говорить об общесоветском литературном процессе, в русле уже деревенской прозы, аналитической или социально-психологической, но одновременно с этим у него был свой аспект. Если мы посмотрим на всемирно известную повесть Валентина Распутина «Прощание с Матерой», где главный герой старуха Дарья, то увидим, что Распутин исследует в своей мифопоэтической повести это сознание еще в ситуации присутствия в прежнем мире. Старуха Дарья еще никуда не переезжает, она как бы уходит вместе с крестьянской Атлантидой, каковой является остров Матера. А Макшеев находит своего героя. У него есть рассказ «Кому рассказать?», где как раз героиня – старуха, которая уже переехала в город. Соответственно, он изображает уже сознание, которое пытается приспособиться к жизни в совершенно другой социальной среде, с другими отношениями. Макшеев вскрывает трагизм такого сознания. Старуха выходит вечером из подъезда и ей некому рассказать, то есть разрушено это жившее в русской деревне состояние общей жизни. Такой герой был новым во многом.
С другой стороны, Вадим Николаевич – художник, который очень тонко чувствовал многое и в нашей истории. Его отец был репрессирован. Их выслали из Эстонии, здесь уже, в Сибири, умирает его мама и сестра, он остается один. И, казалось бы, личная драма могла ожесточить художника, но, к счастью, внутренне это не происходит. Если попытаться выделить в совокупности рассказы и повести уже позднего Макшеева, то можно говорить о том, что у него пространство Сибири географическое – это конкретные деревни в Томской области, город Томск, они становятся знаками пространства жизни как таковой. Рассказ о судьбе мальчика, который оказался в сложной жизненной ситуации и пережил драму потери близких, превращается в рассказ о том, как осваивается жизнь каждым из нас. Томск – страноприимный город, сюда приезжают очень многие – прежде всего, учиться, но очень многие после этого остаются, они должны освоить город, очеловечить. Макшеев и изображает этот процесс, чтобы мы увидели, что самое главное в нашем движении по жизни – это отношение других людей к нам: оно либо поддерживающее и помогающее нам освоить это пространство, либо – наоборот. Герои его прозы – это персонажи, которые благодарны, несмотря на трагизм жизни, людям, которые поддерживали в жизни. Потому что эта поддержка всегда в творчестве Макшеева спасительна. Макшеев уже поздний – это Макшеев, в творчестве которого огромную роль играет человеческая память. Сегодня очень много говорится об исторической памяти, и в этом плане Макшеев, так же, как еще одна писательница Галина Ивановна Климовская (ее замечательная лирическая повесть «Синий дым Китая»), занимают позицию, связанную с необходимостью изобразить памятливого человека – человека, который помнит прошлое. Все мы из прошлого, что называется. Без прошлого, без его сохранения во всей противоречивости реальной нет настоящего. Мы тогда обречены повторять ошибки, которые были совершены в прошлом. К этому и у Макшеева, и у Климовской добавляется удивительное ностальгическое чувство, потому что их герой – это уже зрелый человек, он прожил жизнь. А что остается, если мы посмотрим, от жизни нам всем? Как сказал еще один писатель хороший: «Память – это и есть наше бедное бессмертие». Память дает нам внутренний масштаб жизни, возможность оживить то, что исчезло. Эту прозу можно уже называть экзистенциальной, потому что то, что мы вспоминаем, имеет отношение только к нам, разворачивается внутри нашего личного пространства.
 |
| Климовская, Г. И. Синий дым Китая: повести и романы. - Томск, 2013 |
Есть у нас и историческая проза, потому что это тоже тенденция, если мы посмотрим на то, что было в Советском Союзе. Здесь хотелось бы сказать о таком писателе, как Сергей Заплавный. Книга «Рассказы о Томске» – наверное, одна из самых известных, хотя он написал и два исторических романа очень интересных, связанных с Томском: «Клятва Тояна» и «Томск изначальный». Сергей Заплавный настаивает на том, что историческое повествование должно быть, конечно, с опорой на документ. Оно должно быть не псевдоисторическим, а именно историческим. Художник ограничен в вымысле, точнее его вымысел должен базироваться на строгих фактах, документальной основе. Эта линия тянется с 1970-х годов, она немножко трансформируется. Можно назвать здесь писателя, правда, уже другого поколения – Сергея Смирнова (его псевдоним – Арбенин). Его творчество разворачивается с конца 1970-х – в 1990-е годы. Если Заплавный начинает как поэт (и у нас, кстати, много таких писателей, которые и стихи пишут, и прозу), то Смирнов начинает как художник-реалист с повестей и рассказов. Смирнов, к сожалению, очень мало известен, но в интернете можно найти его произведения. В 1990-е годы он очень плотно знакомится с Библией, с Ветхим и Новым заветом, пишет историю жизни Иисуса Христа в пересказе для детей и юношества. И после этого в его творчество очень мощно входит библейский пласт: и «Собачий бог», и «Дети погибели», и «Сидящие у рва» – это уже проза, в которой соединяются элементы реализма, историзма, фантастики, сюрреализма. Это говорит о том, что уже следующее поколение немножко по-другому понимает право художника работать с историческим материалом. Сейчас эту линию у нас представляет Сергей Григорьевич Максимов. Он тоже и поэт, и прозаик, и драматург еще. Недавно наш драматический театр поставил его пьесу «Братское сердце». Сергей Максимов, с одной стороны, наследует традицию быть предельно точным, с другой стороны – наследует и реалистичность повествования. Он считает, что писатель не должен сочинять свою историю, в отличие, скажем, от Смирнова, он должен вскрывать тайны истории, которые нам недоступны.
 |
| Заплавный, С. А. Томск изначальный: историческое повествование. - Томск, 2017 |
Есть у нас еще замечательный поэт и писатель Татьяна Ефремовна Мейко. Это другой план литературы, создающейся в Томске. Она известна, прежде всего, своими сказками и стихами. Это очень органичная проза. Писать сказки очень сложно, может быть, даже сложнее, чем фантастический роман. Потому что сказки теоретически осмыслены, разложены Проппом в «Морфологии волшебной сказки» и «Исторические корни волшебной сказки», и создать свою авторскую сказку практически невозможно. И очень удивительно, что Татьяна Мейко это умеет сделать. С удовольствием я своим детям читал ее сказки. Они предназначены именно для семейного чтения. Сказки Татьяны Ефремовны готовят детское сознание к жизни, сохраняя веру в то, что все-таки, что жизнь не такая плохая штука.
 |
| Мейко, Т. Е. Томские сказки. - Томск, 2024 |
Если говорить о поэзии, то это тоже отдельный большой разговор. Литературный ландшафт Томска настолько богат, что здесь самые разные, на любой вкус представлены писатели и поэты.
Вячеслав Суханов в Томской областной библиотеке им. А. С. Пушкина
Я хотел бы начать с Олега Афанасьева – это очень большой актер Томского театра драмы и очень интересный поэт. Поскольку мы начали наш разговор с того, что литература, которую создавали писатели, живущие в Томске, не местечковая, она отражает и воплощает те же тенденции, которые были характерны для всего литературного процесса, то и Олег Афанасьев, его поэзия в самом начале творчества испытала влияние так называемой громкой поэзии. Это поэзия 1960-х годов так называемых «эстрадников» – такие крупные поэты, как Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский, Андрей Вознесенский. Я называю поэзию этого периода Афанасьева «поэзией солнечного человека», потому что центральный образ в его поэзии – это солнце. Поэзия этого периода открытости, доверчивости, конечно, несколько наивна, но в то же время она замечательная, создает особую атмосферу. Понимаешь, что было время такое и такая эпоха доверия людей друг другу. Если мы посмотрим на кинематограф, то найдем это там – например, «Я шагаю по Москве», герой – писатель, открытый людям. Конечно, Афанасьев проделал как художник, поэт свою эволюцию, его стихи 1980-х годов – уже грустные стихи. Герой этой поэзии – уже разочаровавшийся человек, поскольку не осуществились мечты, надежды, и социальные в том числе: мы не построили тот мир, где все могли бы быть открытыми. Но это закономерно. Одновременно с этим это поэзия очень честного поэта, он говорит о том, насколько сам открыл собственное несовершенство, что он «солнце с пятнами». Как Пастернак в стихотворении «Гамлет» повторил эту истину: «Жизнь прожить – не поле перейти». В каком-то смысле путь героя поэзии Олега Афанасьева отражает путь целого поколения. Афанасьев сам говорил: «Мои стихи – это эмоциональная биография моего поколения».
Наверное, рядом я бы поставил и такого поэта, как Владимир Михайлович Крюков. Я бы сказал, это классик нашей поэзии. Это очень крупный поэт. Если Виктор Лойша – это поэт дороги (он окончил геолого-географический факультет Томского университета, много бывал в партиях геологических), то Владимир Крюков – поэт местности, дома. Причем место надо понимать не географически – экзистенциально-феноменологически. Место – это то, что вмещает. Мы находимся в пространстве, которое что-то вмещает. Оно соединяет нас с тем, что вмещает. И наше отношение к этому пространству, прежде всего, стало предметом изображения в поэзии Владимира Крюкова. Он начинает как, казалось бы, близкий тихой лирике (Рубцову в частности, например), но не задерживается на этом, ему важна в этой пространственности наша общность, общая судьба, жизнь. Свою эволюцию Владимир Крюков проделал, и мне он нравится больше поздний, потому что расширяются контексты его творчества, входит туда культура разных эпох, история. Хотя он тоже переживал разочарование, но оно носит иной характер, чем у Олега Афанасьева. Если у Афанасьева это разочарование, прежде всего, социальное и неисправимое, то поскольку Крюков – это поэт экзистенциальный, он понимает, что социальное в нашей жизни – не всё, есть еще очень много другого, что мы должны освоить пространственно.
 |
| Крюков, В. М. Стихотворения. - Томск, 2009 |
Если говорить о том, что происходит дальше, то надо будет сказать о поэтах, которых можно назвать дисгармоничными. Здесь три автора я бы назвал: это Смирнов, о котором я уже говорил, Владимир Антух и Макс Батурин. Чем эти поэты отличаются от Афанасьева, Крюкова? Это переживание жизни как разлада, а не поиск гармонии с миром.
Антух очень активно включает в свою поэзию историю. Трагичность понимается не как только эпохи безвременья 70-х годов прошлого века, но вообще трагична человеческая история, поскольку она дисгармонична. Эта дисгармония повторяется, воспроизводится в истории.
Столь же трагично и мироощущение Макса Батурина. Единственная разница между ними, что эти художники работают в рамках разных эстетических стратегий: Антух – поэт-реалист, а Батурин – можно сказать, неомодернист. Вместе с тем, мы видим, что между ними есть и общее: повторяемость трагичности в человеческой истории.
Александр Цыганков – это поэт, который отличается насыщенной интертекстуальностью, вниманием к классическим произведениям античности. У него очень много античных аллюзий, реминисценций. В его поэзии обнажается связь с классической культурой и поэзией. И это тоже показатель, с одной стороны, разнообразия томской поэзии, с другой – то, что, наверное, какая-то особая культурная аура есть в Томске, потому что мы видим здесь совершенно разные художественные миры.
 |
| Цыганков, А. К. Тростниковая флейта: первая книга стихов. - Томск, 2005 |
Мы можем отнести к классике такого известного поэта как Александр Казанцев. На уровне российском вместе с Владимиром Михайловичем Крюковым они – одни из самых известных поэтов. Его поэзия намеренно классична, она реалистична, в ней нет отсылок к античности. Она в большей степени публицистична, чем поэзия Владимира Крюкова. Но, тем не менее, она тоже представляет такой спектр, связанный с общероссийским литературным процессом.
Из современных поэтов я бы представил двух. Во-первых, это Дмитрий Коро. Для себя я называю поэтический мир поэзии Дмитрия Коро поэзией вопрошающего человека. Герой его поэзии ставит вечные вопросы о смысле жизни, малости человеческого существования. По сути дела это философская лирика. Его поэзия импрессионистического характера. Если мы посмотрим, мир для нас обладает четкими очертаниями, но в импрессионизме он несколько размывается – и так открывается в этой размытости сложность перехода мира, состояний. Поэтому, стремясь воплотить это свойство реальности, Коро изображает такой плывущий мир. Отсюда необходимость использования различных стихотворных техник, как возможных форм фиксации вот этой трансформации: от рифмованного до белого стиха, верлибра.
Поэзия Андрея Олеара очень интересна. Андрей известен, прежде всего, как переводчик, лауреат международной премии «Пушкин в Британии». На мой взгляд, он интересен еще и как оригинальный поэт, его творчество мне очень нравится.
 |
| Олеар, А. М. Оконный блюз. - Томск, 2007 |
Заканчивая наш разговор о мире литературы, поэтах и прозаиках Томска, я хотел бы сказать и о фантастике. Вне сомнения, фантастика томская – совершенно уникальное явление, которое так же, как и проза, и поэзия, ждет еще своего исследователя. И, конечно, здесь классик, как Вадим Николаевич Макшеев, Владимир Михайлович Крюков, – это Виктор Колупаев. Фантастика Колупаева удивительная. Во-первых, она философична, во-вторых, она рождается из обычной повседневной жизни и связана с категорией чуда. Здесь можно назвать такие его рассказы, как «Газетный киоск», «Настройщик роялей», повесть «Фирменный поезд «Фомич», последний роман «Сократ Сибирских Афин». Мало того, что эта фантастика признана была в мире (произведения Колупаева переведены на многие языки), она еще и, я бы сказал, удивительно добра, читать ее – одно удовольствие.
 |
| Колупаев, В. Д. Избранное. - Томск, 2014 |
Фантаст другого поколения – это Юлий Буркин. Он и музыкант, и поэт, и писатель-фантаст. Начинает он с реалистической прозы. Его, так же, как и Смирнова, Виктор Колупаев очень поддерживал. Фантастика Буркина совершенно особого рода, в ней совмещается, казалось бы, несовместимое в классической фантастике: можно считать романы Буркина фэнтези или, как их сейчас называют, протеистические поэтики. Протей – как символ совмещения самого разного. Поэтому читать Буркина всегда очень интересно.
Обязательно посмотрите полную видеоверсию встречи с Вячеславом Сухановым:
Организация интервью: отдел электронной библиотеки ТОУНБ им. А. С. Пушкина, июль 2025 года
Видеосъемка, фото: Софья Хрущ
Автор проекта, видеомонтаж: Игорь Брюшинин